(«The Financial Times», Великобритания)
Филип Стивенс (Philip Stephens)
Один из устойчивых мифов о ‘холодной войне’
заключается в том, что ядерное противостояние между США и СССР
обеспечивало относительную безопасность на мировой арене. И
неважно, что любая случайность или просчет могли превратить планету
в радиоактивную пустыню. ‘Равновесие страха’ обеспечивало
предсказуемость, а предсказуемость равносильна безопасности.
Сегодняшние угрозы, пусть и меньшие по масштабу, носят
асимметричный и непредсказуемый характер; в результате чего мир
стал более опасным местом.
(«The Financial Times», Великобритания)
Филип Стивенс (Philip Stephens)
Один из устойчивых мифов о ‘холодной войне’
заключается в том, что ядерное противостояние между США и СССР
обеспечивало относительную безопасность на мировой арене. И
неважно, что любая случайность или просчет могли превратить планету
в радиоактивную пустыню. ‘Равновесие страха’ обеспечивало
предсказуемость, а предсказуемость равносильна безопасности.
Сегодняшние угрозы, пусть и меньшие по масштабу, носят
асимметричный и непредсказуемый характер; в результате чего мир
стал более опасным местом.
Эта гипотеза не подтверждается фактами. Даже если
сбросить со счетов возможность обмена ядерными ударами из-за
какой-нибудь случайности, или безумного поступка некоего ‘доктора
Стрейнджлава’, получившего доступ к ядерной кнопке, достаточно
вспомнить, что ‘косвенные’ войны между США и СССР — локальные
конфликты в Азии, Африке и Латинской Америке — унесли куда больше
жизней, чем все многочисленные вооруженные столкновения,
происходившие после окончания ‘холодной войны’.
Разница заключается в том, что те войны часто велись где-то ‘за
тридевять земель’. За одним или двумя исключениями — на ум в первую
очередь приходит Вьетнам — они редко привлекали внимание
общественности. Но времена меняются. Из-за коммуникационной
революции о ‘непорядке’ на другом краю света вы узнаете, не выходя
из гостиной. И, как показали теракты ‘Аль-Каиды’, даже самые
‘упорядоченные’ уголки планеты не могут избежать последствий хаоса
в других регионах.
Другим важным изменением стало снижение ‘порога чувствительности’ к
угрозам. Неотъемлемой частью ‘холодной войны’ была постоянно
существующая опасность ‘взаимного гарантированного уничтожения’. С
этим приходилось просто мириться. Как выразился знаменитый
американский дипломат Джордж Кеннан (George Kennan), максимум, чего
можно было тогда добиться — это сдерживание подобной опасности.
Распад СССР обернулся масштабным психологическим сдвигом. Запад
победил в грандиозной схватке с коммунизмом. США стали единственной
в мире сверхдержавой. Либеральная демократия триумфально шествовала
по планете. Из этого был сделан вывод: любые оставшиеся угрозы
западным государствам по силам предотвратить.
Воздействие подобных представлений ощущается и сегодня — через
двадцать лет после падения Берлинской стены. Люди, с одной стороны,
лучше осведомлены о существующих угрозах, а с другой — более
требовательны в плане безопасности. Они считают, что государство
должно не сдерживать риски, а полностью их устранять. Идея Кеннана
о том, что нам следует привыкать к жизни в условиях постоянной
опасности, больше никого не убеждает.
Все это имеет важное значение с точки зрения внешнеполитического
курса Барака Обамы. Новый президент США вполне разумно отказался от
основополагающей установки администрации Джорджа Буша, считавшей,
что с помощью своей военной мощи США способны переделать мир по
собственным лекалам. ‘Война с террором’ отправилась на свалку
истории, а вместе с ней и ошибочное мнение о том, что исламский
экстремизм можно одолеть одними ракетами.
Вместо этого Обама отдает предпочтение дипломатии и диалогу, считая
их важнейшими инструментами американского влияния. Он признает
значение не только военных ‘мускулов’, но и легитимности, и
понимает, что даже единственная сверхдержава не может эффективно
играть роль мирового лидера в одиночку, без союзников.
Тем не менее, как это ни парадоксально, Обама может столкнуться с
той же проблемой, что и его предшественник. Если Буш
‘экспериментальным путем’ продемонстрировал, что США не в состоянии
добиться своих целей исключительно силой оружия, то Обаме придется
смириться с тем фактов, что дипломатия и диалог сами по себе также
не могут обеспечить гарантированного и быстрого результата.
Максимум, чего они позволяют добиться — это улучшить шансы
Вашингтона на успех.
Наглядным примером в этом смысле может служить Иран. Реакция Запада
на иранскую ядерную программу с самого начала строилась на принципе
‘бинарного выбора’ — либо США (или Израиль) разбомбят иранские
ядерные объекты, либо сочетание дипломатических демаршей, стимулов
и международных санкций убедит Тегеран отказаться от работ по
созданию ядерного оружия.
Первый вариант никогда не выглядело убедительным — даже в те
времена, когда первоначальные военные успехи США в Ираке породили
мнение о том, что Вашингтон способен без труда установить свою
гегемонию где угодно. Даже самые отъявленные ‘ястребы’ среди
неоконсерваторов не осмеливаются утверждать, что Соединенным Штатам
необходимо вторгнуться в Иран. Со своей стороны, большинство
военных экспертов и разведчиков полагают, что авиаудары могут
нанести серьезный ущерб иранской ядерной программе, но не в
состоянии обеспечить ее полного прекращения. К тому же это
‘уравнение’, естественно, оставляет за скобками вероятность
ответных действий Ирана, чреватых тяжелыми последствиями.
Сказанное, однако, не означает, что переговоры с Ираном — даже если
Вашингтону удастся заручиться поддержкой таких держав, как Китай и
Россия, предложив тегеранскому режиму гарантии безопасности,
которых он добивается — непременно увенчаются успехом. Они могут
дать результат — особенно если учесть, что новая администрация США,
судя по всему, всерьез намерена изменить характер отношений с
Тегераном. В конечном итоге, однако, иранцы, возможно, предпочтут
идти прежним курсом. И тогда, помимо выбора между силовыми и
дипломатическими методами, у Запада будет еще один вариант решения,
о котором не принято говорить вслух — устрашение и сдерживание.
Дипломатия — то есть сочетание убеждения с давлением — может
оказаться бессильной и в отношении других противников США.
Очевидный пример тому — Северная Корея. Пока что Пхеньян
демонстрирует решимость продолжать осуществление своей ядерной и
ракетной программы, несмотря на все увещевания не только
Вашингтона, но и Пекина.
В Афганистане Обама сталкивается с проблемой иного свойства.
Нынешний президент признал непреложный факт, который его
предшественник всячески старался обойти: победа над талибами
невозможна, пока они пользуются убежищами и поддержкой в соседнем
Пакистане. Однако правильное определение задачи — необходимости
поддерживать стабильность демократического строя в Пакистане — не
означает, что она в одночасье может быть выполнена. Скорее оно
говорит о том, что решить ее будет чрезвычайно сложно.
Опасности, с которыми сталкивается здесь президент, очевидны.
Ожидания слишком высоки. Если дипломатия уже в ближайшем будущем не
даст результатов, возникнет ощущение, что ‘ястребы’ с самого начала
были правы: враги Америки понимают только язык силы. И сколько бы
мы ни говорили, что эта идея доказала свою абсурдность, противники
президента будут настаивать на обратном.
Полный провал американской внешней политики при Буше был связан с
переоценкой возможностей военной силы. Пытаясь совместить ‘жесткое’
и ‘мягкое’ влияние, Обама намечает разумный курс, способный
укрепить международную безопасность.
Почти по всем направлениям Обама провел свой внешнеполитический
‘дебют’ весьма уверенно. Он хочет наладить стратегическое
партнерство с Пекином, договориться о ядерном разоружении с
Москвой, начать диалог с Ираном и поставить более реалистичные
задачи по Афганистану. Он также умеет польстить самолюбию
союзников. Уже возникает ощущение, что мир стал безопаснее.
В то же время президенту США необходимо осознать главное: вполне
возможно, полностью ликвидировать самые серьезные угрозы
международной безопасности не удастся. Дипломатические методы часто
будут давать разочаровывающие результаты, и решить все вопросы за
годы его пребывания у власти они не позволят. В этих случаях
сдерживание станет наилучшим из возможных вариантов. С падением
Берлинской стены история не закончилась. И пришло время усвоить
некоторые ее уроки.
Источник