Игорь Пыхалов
Оплёвывающие
нашу историю либеральные публицисты стремятся любой ценой
представить Советский Союз зачинщиком 2-й мировой войны. Одним из
любимых аргументов, используемых для этого, является пресловутый
договор о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23
августа 1939 года, более известный как «пакт Молотова-Риббентропа».
При всяком удобном и неудобном случае российские СМИ поднимают
ритуальный вой по поводу этого страшного преступления против
прогрессивного человечества.
Игорь Пыхалов
Оплёвывающие
нашу историю либеральные публицисты стремятся любой ценой
представить Советский Союз зачинщиком 2-й мировой войны. Одним из
любимых аргументов, используемых для этого, является пресловутый
договор о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23
августа 1939 года, более известный как «пакт Молотова-Риббентропа».
При всяком удобном и неудобном случае российские СМИ поднимают
ритуальный вой по поводу этого страшного преступления против
прогрессивного человечества.
Мюнхенский сговор
Любой добросовестный исследователь знает, что исторические факты
следует рассматривать не изолированно, а в общем контексте
происходившего в то время. Анализируя советско-германский договор,
нельзя забывать и о другом соглашении, заключённом без малого за
год до этого в Мюнхене. Сегодня по понятным причинам о мюнхенском
сговоре предпочитают не вспоминать. Между тем оба эти события тесно
связаны. Именно случившееся в столице Баварии предопределило
дальнейшую политику СССР.
Присоединив 13 марта 1938 года (при полном попустительстве
тогдашнего «мирового сообщества») Австрию к Третьему Рейху, Гитлер
обратил свой взгляд на Чехословакию. Как известно, после окончания
Первой Мировой войны свежеиспечённые государства Восточной Европы
кроились не по этническому принципу, а по праву сильного. В
результате в Чехословакии, помимо титульных наций —
собственно чехов и словаков — проживали многочисленные
национальные меньшинства. Самым крупным были немцы: по данным
переписи 1921 года их было около 3,1 миллиона из 13,4 миллионов
жителей или 23,4%. На притеснение немецкого меньшинства и ссылался
Гитлер, потребовав передать Германии Судетскую область и другие
районы с преимущественно немецким населением.
Разумеется, тягаться в одиночку с 70-миллионной Германией, даже ещё
не раскрутившей в полную мощь маховик своей военной машины,
Чехословакия не могла. Тем более, что на стороне Гитлера изначально
готовились выступить имеющие территориальные претензии к
чехословакам поляки и венгры. Впрочем, на первый взгляд, это
небольшое государство было надёжно защищено системой международных
соглашений. Ещё 25 января 1924 года был заключён бессрочный
франко-чехословацкий договор о союзе и дружбе, а 16 мая 1935 года
СССР и Чехословакия подписали договор о взаимной помощи. При этом
по предложению Чехословакии в нём была сделана оговорка, что
обязательства о взаимной помощи вступают в силу лишь в том случае,
если помощь стороне — жертве агрессии будет оказана и
Францией.
Однако едва дошло до дела, как выяснилось, что западные демократии
вовсе не горят желанием защищать Прагу. Уже 19 сентября послы
Англии и Франции передали Чехословакии совместное заявление своих
правительств о том, что необходимо уступить Германии районы,
населённые преимущественно судетскими немцами, чтобы избежать
общеевропейской войны. Когда же Прага напомнила Парижу о его
обязательствах по договору о взаимопомощи, то французы просто
отказались их выполнять.
Как сообщил министр иностранных дел Чехословакии Камил Крофта в
своей телеграмме, адресованной всем чехословацким миссиям за
границей, «английский и французский посланники 21 сентября в два
часа ночи снова посетили президента и заявили, что в случае, если
мы отклоним предложения их правительств, мы возьмём на себя риск
вызвать войну. Французское правительство при таких обстоятельствах
не могло бы вступить в войну, его помощь была бы недейственной.
Принятие англо-французских предложений является единственным
средством воспрепятствовать непосредственному нападению Германии.
Если мы будем настаивать на своём первоначальном ответе, Чемберлен
не сможет поехать к Гитлеру и Англия не сможет взять на себя
ответственность. Ввиду этого ультимативного вмешательства,
оказавшись в полном одиночестве, чехословацкое правительство,
очевидно, будет вынуждено подчиниться непреодолимому давлению»
(Гришин Я.Я. Путь к катастрофе. Польско-чехословацкие отношения
1932–1939 гг. Казань, 1999. С.105).
Надо сказать, что насчёт «полного одиночества» Крофта откровенно
лукавил. Советский Союз был готов прийти на помощь Чехословакии
даже без участия Франции. Однако в Праге предпочли
капитулировать.
29–30 сентября в Мюнхене руководители четырёх великих держав
— Великобритании (Чемберлен), Франции (Даладье), Германии
(Гитлер) и Италии (Муссолини) — подписали соглашение,
призванное урегулировать судетский кризис. Советский Союз на эту
встречу приглашён не был, так же, как и представители Чехословакии,
которых поставили перед свершившимся фактом.
Мюнхенское соглашение предусматривало передачу Германии в срок с 1
по 10 октября 1938 года Судетскую область со всеми сооружениями и
укреплениями, фабриками, заводами, запасами сырья, путями сообщения
и т.п. Взамен четыре державы давали «гарантии» новых границ
Чехословакии. О том, чего эти гарантии стоили, наглядно
свидетельствует дальнейшее развитие событий. 13 марта 1939 года
лидеры словацких националистов объявили о «независимости» Словакии
и обратились к Германии с просьбой о защите, а двое суток спустя
немецкие войска вошли в Прагу. «Гаранты» не сделали даже попытки
спасти Чехословакию, ограничившись вялыми протестами.
Более того, руководство Великобритании восприняло известие о
ликвидации Чехословакии с явным облегчением. В тот же день
британский министр иностранных дел Эдуард Галифакс заявил
французскому послу в Лондоне, что Англия и Франция получили
«компенсирующее преимущество», заключающееся в том, что
«естественным способом» покончено с их обязательством о
предоставлении гарантий Праге, бывшим «несколько тягостным для
правительств обеих стран» (Документы и материалы кануна второй
мировой войны. 1937–1939. Т.2. Январь-август 1939 г. М.,
1981. С.352).
Накануне
Все, кто изучал историю 2-й мировой войны, знают, что она началась
из-за отказа Польши удовлетворить германские претензии. Однако
гораздо менее известно, чего же именно добивался от Варшавы Гитлер.
Между тем, требования Германии были весьма умеренными: включить
«вольный город Данциг» в состав Третьего Рейха, разрешить постройку
экстерриториальных шоссейной и железной дорог, связывающих
Восточную Пруссию с основной частью Германии, и вступить в
Антикоминтерновский пакт.
Как бы негативно мы не относились к Гитлеру, первые два требования
трудно назвать необоснованными. Подавляющее большинство жителей
отторгнутого от Германии согласно Версальскому мирному договору
Данцига составляли немцы, искренне желавшие воссоединения с
исторической родиной. Вполне естественным было и требование насчёт
дорог, тем более, что на земли разделяющего две части Германии
«польского коридора» при этом не покушались.
Поэтому когда Германия 24 октября 1938 года предложила Польше
урегулировать проблемы Данцига и «польского коридора», казалось,
ничто не предвещает осложнений. Однако ответом неожиданно стал
решительный отказ. Дело в том, что Польша неадекватно оценивала
свои силы и возможности. Стремясь получить статус великой державы,
она никоим образом не желала становиться младшим партнёром Германии
и 26 марта 1939 года окончательно отказалась удовлетворить
германские претензии.
Видя неуступчивость поляков, Гитлер решил добиться выполнения своих
требований силой. 3 апреля 1939 года начальник штаба ОКВ генерал
Вильгельм Кейтель представил проект «Директивы о единой подготовке
вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.». Одновременно
главнокомандующие видов вооружённых сил получили предварительный
вариант плана войны с Польшей, которому было присвоено условное
название «Вайс». 28 апреля, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил об
аннулировании германо-польской декларации 1934 года о дружбе и
ненападении.
Тем временем западные демократии сеяли у поляков необоснованные
иллюзии о том, что в случае войны они окажут Варшаве необходимую
помощь. 31 марта 1939 года, выступая в палате общин,
премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен публично
заявил:
«…в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости
Польши и которой польское правительство соответственно сочтёт
необходимым оказать сопротивление своими национальными вооружёнными
силами, правительство Его Величества считает себя обязанным
немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в
его силах. Оно дало польскому правительству заверение в этом.
Я могу добавить, что французское правительство уполномочило меня
разъяснить, что оно занимает по этому вопросу ту же позицию, что и
правительство Его Величества» (Год кризиса, 1938–1939:
Документы и материалы. Т.1. 29 сентября 1938 г. — 31 мая 1939
г. М., 1990. С.351).
В ходе франко-польских переговоров 14–19 мая Франция
пообещала в случае нападения Гитлера на Польшу «начать наступление
против Германии главными силами своей армии на 15-й день
мобилизации». Англо-польские переговоры 23–30 мая привели к
тому, что Лондон заявил о своей готовности предоставить Варшаве
1300 боевых самолётов для польских ВВС и предпринять воздушные
бомбардировки Германии в случае войны.
Как показали дальнейшие события, эти щедрые обещания были заведомым
обманом. Однако польское руководство принимало их за чистую монету
и потому всё больше утрачивало чувство реальности. Например, 18
августа 1939 года польский посол в Париже Юлиуш Лукасевич в беседе
с министром иностранных дел Франции Жоржем Бонне заносчиво заявил,
что «не немцы, а поляки ворвутся вглубь Германии в первые же дни
войны!» (Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась вторая мировая
война / Сокр. пер. с англ. Е.Федотова. М., 1972. С.301).
Как отметил в своей книге американский исследователь Хенсон
Болдуин, в годы войны работавший военным редактором «Нью-Йорк
Таймс»:
«Они (поляки — И. П.) были горды и слишком самоуверенны, живя
прошлым. Многие польские солдаты, пропитанные военным духом своего
народа и своей традиционной ненавистью к немцам, говорили и мечтали
о «марше на Берлин». Их надежды хорошо отражают слова одной из
песен:
…одетые в сталь и броню,
Ведомые Рыдзом-Смиглы,
Мы маршем пойдём на Рейн…
(Болдуин Х. Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на
крупные военные кампании Второй мировой войны / Пер. с англ.
А.Н.Павлова. М., 2001. С.26).
Видимо, недаром другой американец, известный журналист Уильям
Ширер, изучавший реалии польской жизни в течение 30 лет,
прокомментировал предоставление английских гарантий Польше
следующим образом: «Вполне можно застраховать пороховой завод, если
на нём соблюдаются правила безопасности, однако страховать завод,
полный сумасшедших, немного опасно» (Фуллер Дж. Ф. Ч. Вторая
мировая война 1939–1945 гг. Стратегический и тактический
обзор. М., 1956. С.37).
Несостоявшийся союз
Понятно, что происходившие в Европе события, в особенности
нарастающая агрессивность Германии, не могли оставить равнодушным
советское руководство. Казалось бы, для сдерживания Гитлера
следовало пойти на союз с западными демократиями. Однако, как
справедливо отмечает Уинстон Черчилль: «Мюнхен и многое другое
убедили Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не
станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в этом случае
от них будет мало проку» (Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1:
Надвигающаяся буря. М., 1997. С.173).
В самом деле, как показал Мюнхен, договоры, заключённые с Англией и
Францией, можно смело расценивать как «филькины грамоты», поскольку
эти государства не выполняют взятые на себя обязательства. Более
того, Чехословацкая республика являлась любимым детищем Антанты,
единственной в Восточной Европе демократической страной, верным и
преданным союзником Парижа и Лондона. Если её с такой лёгкостью
отдали на растерзание Гитлеру, то нас и подавно могли «кинуть» в
любой момент.
Мотивы мюнхенского сговора также не радовали. Было достаточно
очевидно, что цель проводимой западными державами политики
«умиротворения» Гитлера — направить агрессию Германии на
Восток, то есть в конечном счёте против СССР. Как сказал Чемберлен
12 сентября 1938 года накануне своей встречи с Гитлером: «Германия
и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными
опорами против коммунизма и поэтому необходимо мирным путём
преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти
решение, приемлемое для всех, кроме России» (Год кризиса,
1938–1939: Документы и материалы… Т.1. С.6).
Стоит ли удивляться, что в этой ситуации советское руководство
сделало естественный вывод — верить Западу на слово нельзя,
если не хочешь оказаться преданным в самый критический момент.
Сотрудничать с Англией и Францией можно, лишь заручившись военным
договором, в котором будут чётко и недвусмысленно прописаны
обязательства сторон, чтобы новоиспечённые «союзники» не смогли
отвертеться от их выполнения.
17 апреля 1939 года Москва предложила заключить
англо-франко-советский договор о взаимопомощи следующего
содержания:
«1. Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком
на 5–10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу
немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в
Европе против любого из договаривающихся государств.
2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе
и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным
между Балтийским и Чёрным морями и граничащим с СССР, в случае
агрессии против этих государств.3. Англия, Франция и СССР обязуются
в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной
помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение §1 и
2.
4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше
помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии.
5. Существующий между Польшей и Румынией договор объявляется
действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии, либо же
вовсе отменяется, как направленный против СССР.
6. Англия, Франция и СССР обязуются после открытия военных действий
не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с
агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трёх держав
согласия…» (Год кризиса, 1938–1939: Документы и
материалы… Т.1. С.386–387).
Однако западных партнёров подобная постановка вопроса явно не
устраивала. Вместо этого Англия и Франция надеялись получить от
Советского Союза односторонние обязательства. Так, на заседании
кабинета министров 3 мая Галифакс сообщил, что он запросит Россию:
«не будет ли она готова сделать одностороннюю декларацию о том, что
она окажет помощь в такое время и в такой форме, которая могла бы
оказаться приемлемой для Польши и Румынии» (Год кризиса,
1938–1939: Документы и материалы… Т.2. С.391).
Только 25 июля английское, а 26 июля и французское правительство
приняли предложение СССР приступить к переговорам о заключении
военной конвенции и выразили готовность послать своих
представителей в Москву. Переговоры начались 12 августа. Сразу же
выяснилось, что французская делегация во главе с генералом Ж.
Думенком имеет полномочия только на ведение переговоров, но не на
подписание соглашения, а английская делегация во главе с адмиралом
Реджинальдом Драксом вообще не имеет письменных полномочий.
Разумеется, дело было отнюдь не в рассеянности чиновников
британского МИДа, забывших оформить соответствующие бумаги. Просто
английское руководство во главе с Чемберленом всё ещё надеялось
договориться с Гитлером полюбовно и рассматривало контакты с
Советским Союзом всего лишь как средство давления на Берлин.
Неудивительно, что инструкция для отправлявшейся в Москву
британской делегации прямым текстом предписывала «вести переговоры
весьма медленно» (Документы и материалы кануна второй мировой
войны… Т.2. С.168), стараясь избегать конкретных
обязательств:
«Британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни
было определённое обязательство, которое могло бы связать нам руки
при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения
следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно
более общими формулировками» (Там же. С.169).
Совершенно другой была позиция советского руководства. Так, глава
французской делегации генерал Думенк, докладывая о ходе московских
переговоров в военное министерство Франции, в телеграмме от 17
августа 1939 года, констатировал: «Нет сомнения в том, что СССР
желает заключить военный пакт и что он не хочет, чтобы мы
представили ему какой-либо документ, не имеющий конкретного
значения» (Год кризиса, 1938–1939: Документы и материалы…
Т.2. С.267).
Гиена Восточной Европы
Теперь самое время вспомнить, что же представляла собой тогдашняя
Польша, ради спасения которой от Гитлера мы должны были встать в
один строй с Англией и Францией.
Едва появившись на свет, возрождённое польское государство
развязало вооружённые конфликты со всеми соседями, стремясь
максимально раздвинуть свои границы. Не стала исключением и
Чехословакия, территориальный спор с которой разгорелся вокруг
бывшего Тешинского княжества. Когда немцы потребовали у Праги
Судеты, поляки решили, что настал подходящий случай добиться
своего. 14 января 1938 года Гитлер принял министра иностранных дел
Польши Юзефа Бека. «Чешское государство в его нынешнем виде
невозможно сохранить, ибо оно представляет собой в результате
гибельной политики чехов в Средней Европе небезопасное место
— коммунистический очаг», — изрёк вождь Третьего Рейха.
Разумеется, как сказано в официальном польском отчёте о встрече,
«пан Бек горячо поддержал фюрера» (Гришин Я.Я. Путь к катастрофе…
С.36). Эта аудиенция положила начало польско-германским
консультациям по поводу Чехословакии.
В самый разгар судетского кризиса 21 сентября 1938 года Польша
предъявила Чехословакии ультиматум о «возвращении» ей Тешинской
области. 27 сентября последовало повторное требование. В стране
нагнеталась античешская истерия. От имени так называемого «Союза
силезских повстанцев» в Варшаве была совершенно открыто развёрнута
вербовка в «Тешинский добровольческий корпус». Формируемые отряды
«добровольцев» направлялись к чехословацкой границе, где устраивали
вооружённые провокации и диверсии.
Так, в ночь на 25 сентября в местечке Коньске близ Тршинца поляки
забросали ручными гранатами и обстреляли дома, в которых находились
чехословацкие пограничники, в результате чего два здания сгорели.
Следующей ночью поляки совершили налёт на железнодорожную станцию
Фриштат, обстреляли её и забросали гранатами, а в ночь с 27 на 28
сентября стрельба шла уже почти по всех районах Тешинской области.
Наиболее кровавые стычки, как сообщало Польское телеграфное
агентство, наблюдались в окрестностях Богумина, Тешина и Яблункова,
в местечках Быстрице, Коньска и Скшечень. Вооружённые группы
«повстанцев» неоднократно нападали на чехословацкие склады оружия,
польские самолёты ежедневно нарушали чехословацкую границу.
Свои действия поляки тесно координировали с немцами. Польские
дипломаты в Лондоне и Париже настаивали на равном подходе к решению
судетской и тешинской проблем, в то время как польские и немецкие
военные договаривались о линии демаркации войск в случае вторжения
в Чехословакию. При этом можно было наблюдать трогательные сцены
«боевого братства» между германскими фашистами и польскими
националистами. Так, согласно сообщению из Праги от 29 сентября, на
чехословацкий пограничный пост близ Гргавы напала банда из 20
человек, вооружённых автоматическим оружием. Атака была отбита,
нападавшие бежали в Польшу, а один из них, будучи раненым, попал в
плен. На допросе пойманный бандит рассказал, что в их отряде много
немцев, живущих в Польше.
Сразу же после Мюнхенского соглашения, 30 сентября 1938 года,
Варшава предъявила Праге новый ультиматум, требуя немедленного
удовлетворения своих претензий. В результате 1 октября Чехословакия
уступила Польше область, где проживало 80 тыс. поляков и 120 тыс.
чехов. Однако главным приобретением стал промышленный потенциал
захваченной территории. Расположенные там предприятия давали в
конце 1938 года почти 41% выплавляемого в Польше чугуна и почти 47%
стали.
Как писал по этому поводу в своих мемуарах Черчилль, Польша «с
жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении
чехословацкого государства» (Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1.
С.163).
Сегодня в Польше стараются забыть эту страницу своей истории. Так,
авторы вышедшей в 1995 году в Варшаве «Истории Польши с древнейших
времён до наших дней» Алиция Дыбковская, Малгожата Жарын и Ян Жарын
умудрились вообще не упомянуть об участии своей страны в разделе
Чехословакии.
Разумеется, можно ли возмущаться участием СССР в «четвёртом разделе
Польши», если станет известно, что у самих рыло в пуху? А столь
шокирующая прогрессивную общественность фраза Молотова о Польше как
уродливом детище Версальского договора, оказывается, всего лишь
калька с более раннего высказывания Пилсудского насчёт
«искусственно и уродливо созданной Чехословацкой республики»
(Гришин Я.Я. Путь к катастрофе… С.118).
Ну а тогда, в 1938 году, стыдиться никто не собирался. Наоборот,
захват Тешинской области рассматривался как национальный
триумф. Юзеф Бек был награждён орденом «Белого орла», хотя для
подобного «подвига» больше подошёл бы, скажем, орден «Пятнистой
гиены». Польская пропаганда захлёбывалась от восторга. Так, 9
октября 1938 года «Газета Польска» писала: «…открытая перед нами
дорога к державной, руководящей роли в нашей части Европы требует в
ближайшее время огромных усилий и разрешения неимоверно трудных
задач» (Там же. С.150).
Дайте нам место для драки!
Как известно, главным камнем преткновения, из-за которого
переговоры в Москве окончательно зашли в тупик, стал вопрос о
пропуске советских войск через территорию Польши и Румынии. Дело в
том, что на тот момент СССР не имел общей границы с Германией.
Поэтому было непонятно, каким образом в случае начала войны мы
сможем вступить в боевое соприкосновение с германской армией.
Для того чтобы Красная Армия могла с первых же дней войны принять
участие в боевых действиях, а не пассивно ожидала, когда Германия
сокрушит Польшу и выйдет к рубежам Советского Союза, наши войска
должны были пройти через польскую территорию. При этом зоны их
прохода строго ограничивались: район Вильно (так называемый
Виленский коридор) и Галиция. Как подчёркивал глава французской
делегации генерал Думенк в телеграмме военному министерству Франции
от 15 августа 1939 года: «Отмечаю большое значение, которое с точки
зрения устранения опасения поляков имеет тот факт, что русские
очень строго ограничивают зоны вступления [советских войск],
становясь исключительно на стратегическую точку зрения» (Год
кризиса, 1938–1939: Документы и материалы… Т.2.
С.228–229).
Однако заносчивые ляхи об этом и слышать не хотели. Как сообщал
временный поверенный в делах Германии в Великобритании Теодор Кордт
в телеграмме в германский МИД от 18 апреля 1939 года:
«Советник польского посольства, которого я встретил сегодня на
одном из общественных мероприятий, сказал, что как Польша, так и
Румыния постоянно отказываются принять любое предложение Советской
России об оказании помощи. Германия, сказал советник, может быть
уверена в том, что Польша никогда не позволит вступить на свою
территорию ни одному солдату Советской России, будь то
военнослужащие сухопутных войск или военно-воздушных сил. Тем самым
положен конец всем домыслам, в которых утверждалось о
предоставлении аэродромов в качестве базы для военно-воздушных
операций Советской России против Германии. То же самое относится и
к Румынии. По словам г. Яжджевского, хорошо известно, что авиация
Советской России не обладает достаточным радиусом действия, чтобы с
баз, расположенных на территории Советской России, атаковать
Германию. Польша тем самым вновь доказывает, что она является
европейским барьером против большевизма» (Год кризиса,
1938–1939: Документы и материалы… Т.1.
С.389–390).
Вялые попытки Англии и Франции добиться изменения позиции Польши ни
к чему не привели. Как заявил вечером 19 августа маршал Эдвард
Рыдз-Смиглы: «Независимо от последствий, ни одного дюйма польской
территории никогда не будет разрешено занять русским войскам»
(Мосли Л. Утраченное время… С.301). В тот же вечер министр
иностранных дел Юзеф Бек Польши сообщил французскому послу в
Варшаве Леону Ноэлю: «Для нас это принципиальный вопрос: у нас нет
военного договора с СССР; мы не хотим его иметь; я, впрочем,
говорил это Потёмкину. Мы не допустим, что в какой-либо форме можно
обсуждать использование части нашей территории иностранными
войсками» (Год кризиса, 1938–1939: Документы и материалы…
Т.2. С.279).
Но может быть, выставляя в качестве обязательного условия пропуск
своих войск через польскую территорию, мы просто хотели тем самым
сорвать соглашение? И на самом деле это требование было
несущественным?
Представим себе, что московские переговоры закончились успехом и
договор о взаимопомощи между Англией, Францией и СССР всё-таки
заключён. В этом случае после начала 2-й мировой войны были
возможны три варианта развития событий.
Германия может нанести первый удар на Западном фронте. Имея
разрешение Польши на использование её территории, Советский Союз
будет готов немедленно вступить в войну. В противном случае мы не
сможем придти на помощь и останется лишь наблюдать, как Гитлер
громит Францию.
Второй вариант — нападение Германии на Польшу. При наличии
разрешения наши войска вступают на польскую территорию и совместно
с польской армией отражают германское нападение. В противном случае
придётся ждать, пока Германия разгромит Польшу и выйдет
непосредственно к нашим границам. При этом, как справедливо заметил
Ворошилов:
«Самого мнения о том, что Польша и Румыния, если они не попросят
помощи у СССР, могут стать очень быстро провинциями агрессивной
Германии, я не оспариваю. Должен, однако, заметить здесь, [что]
наше совещание является совещанием военных миссий трёх великих
государств и представляющие вооружённые силы этих государств люди
должны знать следующее: не в наших интересах, не в интересах
вооружённых сил Великобритании, Франции и Советского Союза, чтобы
дополнительные вооружённые силы Польши и Румынии были бы
уничтожены. А ведь если они, Польша и Румыния, не попросят
своевременно помощи Советского Союза, то, по концепции адмирала,
вооружённые силы Польши и Румынии будут уничтожены» (Год кризиса,
1938–1939: Документы и материалы… Т.2. С.215).
Но помимо использования польских вооружённых сил есть ещё один
важный довод, который вслух не произносится. Воевать лучше на чужой
территории. Если же нам такой возможности не дадут, придётся
принять бой на своих рубежах, причём на границах 1939 года.
Наконец, третий вариант, наименее вероятный, но при этом наиболее
неприятный для СССР — если немцы полезут к нам через
Прибалтику и Финляндию. Впрочем, назвать подобное развитие событий
совершенно невозможным тоже нельзя. И в Прибалтике, и тем более в
Финляндии были весьма сильны прогерманские настроения. Так что эти
страны вполне могли не только пропустить немецкие войска через свою
территорию, но и сами принять участие в походе против Советского
Союза.
В этом случае поляки точно не станут воевать, поскольку не имеют
перед СССР каких-либо обязательств. От Англии и Франции помощи тоже
вряд ли дождёшься. Таким образом, мы остаёмся один на один с
Германией. Если же в ответ на немецкое нападение Красная Армия
ударит по Германии через польскую территорию, тут уж от участия в
войне Варшаве никак не отвертеться.
Таким образом, можно только согласиться с мнением Уинстона
Черчилля: «Требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым
русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы
занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным
требованием» (Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1.
С.217).
К сказанному выше следует добавить, что Польша не только не желала
советской помощи, но вплоть до последнего момента продолжала
замышлять пакости против нашей страны.
Так, в датированном декабрём 1938 года докладе 2-го
(разведывательного) отдела главного штаба Войска Польского
подчёркивалось: «Расчленение России лежит в основе польской
политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет
сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в
разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный
исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно
хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель —
ослабление и разгром России» (Z dziejow stosunkow
polsko-radzieckich. Studia i materialy. T.III. Warszawa, 1968.
S.262, 287).
А вот выдержка из состоявшейся 28 декабря 1938 года беседы
советника посольства Германии в Польше Рудольфа фон Шелии с только
что назначенным посланником Польши в Иране Я. Каршо-Седлевским:
«Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через
несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом, а Польша
поддержит, добровольно или вынужденно, в этой войне Германию. Для
Польши лучше до конфликта совершенно определённо стать на сторону
Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и
политические цели Польши на востоке, прежде всего на Украине, могут
быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского
соглашения. Он, Каршо-Седлевский, подчинит свою деятельность в
качестве польского посланника в Тегеране осуществлению этой великой
восточной концепции, так как необходимо в конце концов убедить и
побудить также персов и афганцев играть активную роль в будущей
войне против Советов. Выполнению этой задачи он посвятит свою
деятельность в течение будущих лет в Тегеране» (Год кризиса,
1938–1939: Документы и материалы… Т.1. С.162).
Из записи беседы министра иностранных дел Германии Иоахима фон
Риббентропа с министром иностранных дел Польши Юзефом Беком,
состоявшейся 26 января 1939 года в Варшаве: «Г-н Бек не скрывал,
что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Чёрному
морю» (Там же. С.195).
Стратегический выигрыш
Итак, не добившись толку от Англии и Франции, СССР заключил договор
о ненападении с Германией. Если отбросить словесную шелуху,
аргументация тех, кто обличает этот шаг, сводится к двум пунктам:
моральному и практическому. Что касается первого, тут всё
достаточно очевидно. Мало того, что требования морали в
международной политике неуместны; раз уж речь зашла об этом,
уместно спросить — а судьи кто? Как мы только что убедились, ни
сдавшие Гитлеру своего союзника Чехословакию западные демократии,
ни участвовавшая в её разделе Польша не имеют никакого права
осуждающе тыкать в нас пальцем.
Теперь рассмотрим вопрос о практической целесообразности
действий Сталина.
К концу 1930-х годов стало очевидно, что новая мировая война в
любом случае состоится. При этом её потенциальные участники
делились на три группы: во-первых, Англия, Франция и в перспективе
США; во-вторых, Германия с союзниками; в-третьих, СССР. Отсюда
следовало, что в грядущей схватке двое будут бить кого-то одного, и
ему придётся несладко. Кроме того, пример, продемонстрированный США
в 1-ю мировую войну, наглядно показал: тот, кто вступит в схватку
позже остальных, получит ощутимые преимущества. И Гитлер, и
большинство лидеров западных демократий надеялись, что они будут
совместно воевать против СССР.
Понятно, что в этих условиях главной задачей советской дипломатии
было не допустить войны с объединёнными силами западного мира.
Парадокс истории состоит в том, что решить её помогла Польша
— злейший враг СССР. Точнее, амбициозность польских
руководителей. Стоило им хоть немного проявить чувство реальности,
согласившись стать младшим партнёром Гитлера, и события потекли бы
естественным путем. В полном соответствии с сюжетом многих
советских книг и фильмов 1930-х годов о грядущей войне, нашу страну
ожидало нападение союзных польско-германских сил. Вот только отбить
его в реальной жизни было бы куда труднее, чем в кино.
Однако неуступчивость Варшавы сделала своё. Германо-польская война
становилась всё более неизбежной, поскольку её желали обе стороны.
В этих условиях Сталин и заключил пакт о ненападении. В результате
вместо того, чтобы блокироваться против СССР, Германия и Англия с
Францией начали войну между собой. Это означало, что Советскому
Союзу не придётся воевать с теми и другими одновременно. Более
того, СССР получил возможность вступить в войну позже других
участников, да ещё и имея при этом некоторую свободу выбора —
на чьей стороне выступить.
На это и рассчитывал Сталин, откровенно заявивший в состоявшейся 7
сентября 1939 года беседе с руководством Коминтерна:
«Война идёт между двумя группами капиталистических стран… за
передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они
подрались хорошенько и ослабили друг друга… Мы можем
маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше
разодрались» (1941 год: В 2 кн. Книга 2 / Сост. Л.Е. Решин и др.
М., 1998. С.584).
Но это ещё не всё. Летом 1939 года наши войска вели тяжёлые бои с
японцами на реке Халхин-Гол. Поскольку Япония была союзником
Германии по Антикоминтерновскому пакту, заключение
советско-германского договора было воспринято в Токио как
предательство. В результате отношения между Третьим Рейхом и его
дальневосточным союзником оказались изрядно подпорчены. Япония
заявила Германии протест, указав, что советско-германский договор
противоречит Антикоминтерновскому пакту, в соответствии с которым
подписавшие его стороны обязались «без взаимного согласия не
заключать с СССР каких-либо политических договоров» (Зимонин В.П.
Новый труд о мировых войнах XX века // Отечественная история. 2004.
№1. С.162). Японский кабинет министров во главе с Киитиро Хиранума,
являвшимся сторонником совместной японо-германской войны против
СССР, был вынужден 28 августа 1939 года подать в отставку. Именно
из-за пакта Молотова-Риббентропа японские правящие круги сделали
выбор в пользу «Южного варианта», предполагавшего войну с Англией и
США. Как известно, после нападения Германии на СССР Япония так и не
выступила против нашей страны.
Таким образом, не будет преувеличением сказать, что, заключив 19
августа 1939 года советско-германское экономическое соглашение, а
23 августа — пакт Молотова-Риббентропа, СССР уже тогда
выиграл 2-ю мировую войну на «дипломатическом фронте».
Именно этого и не могут простить Сталину ненавидящие свою страну и
пресмыкающиеся перед Западом доморощенные российские либералы.
Ещё бы! Вместо того, чтобы, как это часто бывало раньше в
отечественной истории, послушно стать пушечным мясом в чужих
разборках, Советский Союз осмелился позаботиться о собственных
интересах.
Добавить комментарий