Глобальный кризис перепроизводства: как были
выиграны полтора десятилетия
Фундаментальная причина мирового финансового
кризиса — исчерпанность модели развития, созданной в результате
уничтожения Советского Союза. После победы над нами в «холодной
войне» западные корпорации перекроили мир в своих интересах, лишив
свыше половины человечества возможности нормального развития. По
масштабам, глубине и разрушительности преобразований для
осваиваемых обществ, но главное — по своему значению для развитых
стран это была вторая Конкиста: первая обеспечила ресурсами
формирование в них классического капитализма, вторая обеспечила
ресурсами глобализацию.
Лишив половину человечества возможностей развития, Запад при помощи
глобальной рекламы навязывает ей представления о высочайшем для
себя уровне потребления как о нормальном и необходимом. Осознание
недоступности этого уровня потребления с конца 90-х годов усугубило
глобальную напряженность, терроризм и буквально смывающую западную
цивилизацию миграцию.
Но прежде всего лишение огромной части человечества возможностей
развития ограничило сбыт самих развитых
Глобальный кризис перепроизводства: как были
выиграны полтора десятилетия
Фундаментальная причина мирового финансового
кризиса — исчерпанность модели развития, созданной в результате
уничтожения Советского Союза.
После победы над нами в «холодной войне» западные корпорации
перекроили мир в своих интересах, лишив свыше половины человечества
возможности нормального развития. По масштабам, глубине и
разрушительности преобразований для осваиваемых обществ, но главное
— по своему значению для развитых стран это была вторая Конкиста:
первая обеспечила ресурсами формирование в них классического
капитализма, вторая обеспечила ресурсами глобализацию.
Лишив половину человечества возможностей развития, Запад при помощи
глобальной рекламы навязывает ей представления о высочайшем для
себя уровне потребления как о нормальном и необходимом. Осознание
недоступности этого уровня потребления с конца 90-х годов усугубило
глобальную напряженность, терроризм и буквально смывающую западную
цивилизацию миграцию.
Но прежде всего лишение огромной части человечества возможностей
развития ограничило сбыт самих развитых стран, создав кризис
перепроизводства — правда, в первую очередь не традиционной
продукции, а продукции информационных и управленческих технологий,
high-hume’а, а не high-tech’а.
Выходом стало кредитование неразвитого мира, вызвавшее в 1997-1999
годах кризис его долгов, бумерангом ударивший по США в 2000-2001
годах. США вышли из начинавшейся депрессии двумя стратегиями.
Первая — «экспорт нестабильности», подрывающий конкурентов,
отнимающий их рынки сбыта, вынуждающий их капиталы и интеллект
бежать в «тихую гавань» — США. Рост нестабильности оправдывает рост
военных расходов в самих США, взамен рынка стимулирующих экономику
и технологии.
Реализованная в 1999 году в Югославии против еврозоны, эта
стратегия исчерпала себя уже в Ираке. Сейчас США дестабилизируют
Пакистан, нанося удар по Ирану и, главным образом, по Китаю,
который лишается своего влияния в Пакистане, строящегося
крупнейшего нефтяного порта Гвадар и, вероятно, военной базы.
События в Пакистане — признак вырождения стратегии «экспорта
нестабильности» в контрпродуктивный для США «экспорт хаоса»: они
даже не пытаются контролировать дестабилизируемые ими территории,
став катализатором глобального военно-политического кризиса и
создавая реальную угрозу ядерной войны Пакистана с Индией, а
Израиля — с Ираном.
Второй стратегией поддержки экономики США была «накачка» рынка
безвозвратных ипотечных кредитов. Созданный ей финансовый пузырь
«пополз по швам» еще летом 2006 года, но многоуровневость
финансовой инфраструктуры США затянуло агонию до сентября 2008
года.
Сегодня Запад пытается не повысить свою конкурентоспособность, но
запихнуть мир обратно в уходящие навсегда 90-е и 2000-е годы, когда
под прикрытием разговоров о глобализации сложился новый
колониализм.
Неспособность США поступиться даже малой частью текущих интересов
ради урегулирования своих же стратегических проблем, их поистине
убийственный эгоизм выталкивает на авансцену мирового развития
новых участников — Евросоюз, Китай и Россию, и кладет конец Pax
Americana.
Интеграция человечества вновь, как в начале ХХ века, превысила
возможности его управляющих систем, и теперь приходится уменьшить
ее глубину, отступив назад и восстановив управляемость за счет
примитивизации развития.
Это обернется переходом от глобализации к регионализации:
формированию жестко конкурирующих между собой макрорегионов.
Временно равновесие будет достигнуто восстановлением биполярной
системы (с противостоянием США и Китая при Евросоюзе, Японии, Индии
и, возможно, России в качестве балансиров) в политике и
поливалютной — в экономике (каждая валютная зона будет иметь свою
резервную валюту).
Но фундаментальная проблема — не эгоизм США, не нехватка
ликвидности и не кризис долгов, но отсутствие источника
экономического роста США, а с ними — и всей мировой экономики.
Оздоровление финансов не смягчит кризис перепроизводства продукции
глобальных монополий и не создаст новый экономический двигатель
взамен разрушившихся. Это означает, что из кризиса мировая
экономика выйдет не в восстановление, но в депрессию, длительную и
тяжелую.
Глобальные монополии против технологического прогресса
Фундаментальная причина мировой депрессии, первопричина кризиса
перепроизводства — загнивание глобальных монополий.
Их монополизм усугубляется распространением высокопроизводительных
«метатехнологий»: субъект рынка, используя их, автоматически теряет
возможность конкуренции с их разработчиком.
Усложнение технологий ведет к тому, что деньги теряют значение.
Символом успеха и инструментом его достижения все больше становятся
не легко отчуждаемые деньги, но сливающиеся с разработчиком и
пользователем, все менее отчуждаемые от них технологии.
Загнивание глобальных монополий будет преодолеваться, как и
загнивание монополий обычных, сменой технологического базиса, в
ходе которой новые, более производительные технологии сломают
устарелые социальные отношения и, в частности, преодолеют
монополизм.
Глобальные монополии ощущают это и стремятся затормозить способный
подорвать их доминирование технологический прогресс.
Но прежде всего он тормозится по объективным причинам: из-за
экономизации и деидеологизации общественного управления и
исчезновения некоммерческих сверхзадач. Ведь инвестиции в создание
качественно новых технологических принципов нерыночны: инвестор не
знает, получит ли он за свои деньги хоть что-нибудь, а если получит
— то когда и что именно. Такие инвестиции можно делать лишь под
страхом смерти. Поэтому все технологические новинки современности —
плоды коммерционализации технологических решений «холодной войны».
Новые технологические принципы почти не создаются.
Однако свою роль играют и глобальные монополии, которые создают все
более сложные и дорогие технологии, — в том числе потому, что их
разработка вне данных монополий невозможна из-за сложности и
дороговизны. При этом они попадаются в собственную ловушку:
сложность организационных процессов начинает превышать даже их
управленческие возможности, а рыночная ориентация на результат
сужает возможности прорывных исследований.
Глобальные монополии (в том числе злоупотреблением своим положением
под видом защиты интеллектуальной собственности) препятствуют
распространению знаний, что также усложняет технологический
прогресс.
Уверенность в неизбежности радикального упрощения и удешевления
господствующих технологий основана на невозможности длительного
масштабного торможения технологического прогресса и очевидности
тупика, в который привело мир доминирование уже загнивающих
глобальных монополий.
Негативный и позитивный пути изживания глобального монополизма:
выбор человечества
Социальные механизмы, искусственно сдерживающие технологический
прогресс, разрушаются им.
Но, когда эти механизмы (в нашем случае — глобальные монополии)
оказываются прочны, они могут разрушаться вместе с самим охваченным
и «замороженным» ими обществом. Это возможно под ударами внешних
завоевателей, из-за экологических катаклизмов, а в случае
генерирования ими внутренней дестабилизации общества — через
социальные или этнические конфликты.
Одним из нетривиальных промежуточных выходов из ситуации
недостаточности спроса для развития чрезмерно сложных технологий,
контролируемых монополиями, может стать сужение сферы их применения
при сохранении прежних доходов разработчиков технологий —
глобальных монополий. Это возможно, если потребители сложных
технологий будут вынужденно оплачивать разработку новых технологий,
несущих благо уже не им, но наиболее развитой части человечества.
Возможно, эти технологии будут призваны ускорить развитие этой
части человечества, которая принципиально изменится и перестанет
нуждаться в традиционных формах конкуренции и кооперации.
Это звучит фантастично — но лишь в отношении биологической,
индивидуальной эволюции человека. В эволюции социальной это уже
произошло в виде создания системы защиты «интеллектуальной
собственности» и общедоступных технологий формирования сознания.
Последние технологии применяются всеми и против всех, но основная
часть дохода достается их разработчикам.
При распространении этих же отношений на биологическую эволюцию
человека обеспеченная часть граждан развитых стран и богатейшие
жители остального мира смогут усовершенствовать свой организм и,
вероятно, свой интеллект.
В силу их возросшей эффективности остальной мир
окончательно превратится в их «дойную корову» — и, при вероятном
сохранении формальных демократических институтов, будет иметь не
больше реальных прав.
Тогда подавляющая часть глобального спроса (как сейчас в неразвитых
обществах) сконцентрируется у количественно незначительной, но
доминирующей экономически и политически богатейшей элиты с
выделением из общества ее обслуги. Остальные будут сброшены в
нищету.
Эффективное рыночное поведение в таком обществе — ориентация на
спрос богатых, готовых переплачивать за престижность потребления,
что уродует структуру производства, подрывая эффективность общества
и его способность к развитию.
Это исторический тупик, выход из которого связан с чудовищными
катаклизмами (Францию, например, трясло революциями почти сто лет —
как минимум с 1789 по 1871 год). Разложившись, человечество может и
погибнуть в нем.
Рассматривая выбор между «железной пятой» немногочисленной
биологически преобразованной мировой элиты и созданием для
максимально широкой части человечества максимального спектра
возможностей, надо понимать, что он в любом случае не избавит нас
от болезненных изменений.
Более приемлемая модель относительно доступных технологий обладает
массой недостатков и также несправедлива. Так, общедоступность
технологий резко снижает потребность в глобальном разделении труда
и, повышая уровень самообеспечения обществ, драматически подрывает
мировую торговлю.
Но она все равно более эффективна и справедлива, так как оставляет
возможности развития, самореализации и благосостояния неизмеримо
большему числу отдельных людей, обществ и, соответственно,
человечеству в целом.
Необходимый для слома глобального монополизма технологический рывок
может идти за счет технологий, получивших название «закрывающих»
(так как из-за их сверхпроизводительности емкость создаваемых ими
новых рынков в краткосрочной перспективе ниже емкости рынков
традиционных технологий, «закрываемых» их появлением).
Исторически «закрывающие» технологии наиболее концентрированно
разрабатывались в ходе специальных исследований в Советском Союзе.
В развитых странах такие разработки частью не велись вовсе (из-за
своей опасности для рыночных механизмов и потому, что рыночная
экономика не позволяет тратить ресурсы на слишком рискованные
разработки), а частью блокировались инструментами «защиты
интеллектуальной собственности».
С точки зрения эволюции технологий разрушение СССР выглядит как
захоронение смертельно опасных для развитого мира технологий —
своего рода аналоги бактерий чумы — в одном гигантском
могильнике.
В сегодняшней России глобальные и российские монополии в союзе с
коррумпированной бюрократией блокируют распространение
«закрывающих» технологий. Но их значительная часть сохраняется, и
потому Россия сохраняет возможность сыграть ключевую роль в выборе
человечества между длительным и мучительным загниванием или же
сломом глобального монополизма при помощи распространения новых,
«закрывающих» технологий.
Закон сохранения рисков: природа переформатирует отношения с
человеком
Ипотечный кризис в США производит шоковое впечатление.
Трудно понять, почему инвестиционные банкиры — рациональные и
профессиональные люди — даже не интересовались, чьи обязательства и
в какой степени входят в приобретаемые ими финансовые продукты.
Стандартные объяснения, помимо алчности, указывают на потребность
США в накачивании «финансового пузыря» для стимулирования роста и
на то, что ипотека была формой социальной помощи, необходимой в
условиях размывания американского «среднего класса».
Однако многоуровневая «перепаковка рисков», приведшая к утрате
контроля за обращающимися на рынках обязательствами, выполняла
важнейшую функцию страхования рисков инвесторов.
Благодаря многоуровневой системе деривативов риски инвестора в
первоклассные облигации американской корпорации были на порядок
ниже рисков самой этой корпорации.
Это позволяло получать гарантированную доходность, и именно
выполнение указанной инвестиционно необходимой функции обеспечило
раздувание «финансового пузыря».
США столкнулись с действием закона сохранения рисков, по которому
общая величина рисков в большой системе примерно постоянна.
Снижение индивидуальных рисков значимого числа элементов системы
перекладывает эти риски на более высокий уровень — и,
соответственно, увеличивает общесистемные риски. В частности,
сведение индивидуальных рисков к минимуму увеличивает общесистемные
риски до разрушения системы.
Это произошло в американской финансовой системе, — и это же
происходит и с человечеством в целом.
Так, постепенное улучшение системы здравоохранения, позволяя жить
все более полноценной жизнью даже самым больным людям, ухудшая тем
самым генофонд человечества, повышает системные риски за счет
снижения индивидуальных.
Другой фактор проявления «закона сохранения рисков» — изменение
климата. Обеспечивая индивидуальный комфорт своих членов,
человечество нарастило производство энергии до уровня, нарушившего
климатический баланс планеты и создавшего новые глобальные риски,
масштабы которых не поддаются оценке.
Это — признак исчерпания традиционной модели взаимодействия
человечества с природой, частью которой оно является. Исчерпание
потенциала старой модели означает начало перехода к новой модели,
которая еще непонятна для нас, но может потребовать изменений
привычного нам образа жизни.
Нельзя исключать и опасности деструкции не способного справиться с
нарастанием своих системных рисков человечества, то есть
десоциализации на планетарном уровне.
В поисках новой стабильности
Осознание описанного делает необходимой выработку новой парадигмы
развития человечества и механизмов воплощения этой парадигмы в
жизнь.
«Вашингтонский консенсус» оформил правила игры80-х и 90-х годов —
освоения Западом «третьего», а затем и постсоциалистического мира.
Этот процесс давно закончен.
Для нового этапа нужна новая идеология, новый свод правил взамен
Вашингтонского консенсуса.
Глобальный кризис во многом вызван тем, что погоня за
индивидуальной прибылью как доминанта поведения стала
контрпродуктивной, разрушающей человечество. Нужно формирование
новых мотивации и типа мышления, новой социалистической
альтернативы, которая выведет человечество из тупика не за счет
подавления той или иной его части, а благодаря общему
прогрессу.
Делягин Михаил