Футурологи и демографы обещают нам, что при сохранении нынешних
тенденций к 2025 году более 50% избирателей в России будут
составлять пенсионеры.
Футурологи и демографы приукрашают действительность. На самом деле
это произошло уже сейчас.
Мы — УЖЕ страна пенсионеров. Более того; мы — страна-пенсионер.
Россия — это Советский Союз, вышедший на пенсию. Время от времени в
порядке «тряхнуть стариной» подрабатывающий по допенсионной
специальности главной мировой бяки-буки, но спустя рукава и на
четверть ставки. А так в принципе ничего уже не хотящий, оставивший
все свои амбиции и претензии в бурном прошлом, и лишь потихоньку
проедающий сколоченный в те времена капиталец.
Футурологи и демографы обещают нам, что при сохранении нынешних
тенденций к 2025 году более 50% избирателей в России будут
составлять пенсионеры.
Футурологи и демографы приукрашают действительность. На самом деле
это произошло уже сейчас.
Мы — УЖЕ страна пенсионеров. Более того; мы — страна-пенсионер.
Россия — это Советский Союз, вышедший на пенсию. Время от времени в
порядке «тряхнуть стариной» подрабатывающий по допенсионной
специальности главной мировой бяки-буки, но спустя рукава и на
четверть ставки. А так в принципе ничего уже не хотящий, оставивший
все свои амбиции и претензии в бурном прошлом, и лишь потихоньку
проедающий сколоченный в те времена капиталец.
Наш социум — это тоже пенсионный вариант социума советского.
Стержень ментальности такой: «мы столь много натерпелись за ХХ век,
работая на дядю или на идею, что теперь имеем полное право пожить
для себя». Сажая цветочки на даче и регулярно получая положенное в
сберкассе. Олигархи ведут себя как пенсионеры союзного значения;
остальные смотрят на них и твердят лишь одно: «а у меня стаж… а
мне не дают…»
Наши претензии к власти — по жанру суть вопли бабулек в собесе.
Недодали положенного, обсчитали на целковый, сняли льготу, обхамили
на пороге, «врут и воруют», черных без очереди пускают,
нам_платят_копейки_а_сами_с_шоферами_ездют и т.п. Никаких других
претензий мы даже сформулировать не в состоянии.
Все, что пишут о русской жизни сегодня, почему-то мучительно
напоминает стенгазету дома престарелых. Даже историю мы обсуждаем
не как ценный опыт для сегодняшних задач, а как музейную коллекцию,
ценную исключительно саму по себе, без всякой привязки к
настоящему.
Поза неучастия, столь модная, сколь и массовая — это такая поза,
моральное право на которую имеют только и исключительно ветераны
трудового фронта. Тезис первый: «режим» — зло. Тезис второй:
сделать с этим ничего невозможно, да и не факт, что нужно. Тезис
третий: но говорить об этом необходимо все время. Тезис четвертый и
главный: «режим», который есть зло, тем не менее, обязан обеспечить
мою возможность говорить ему в лицо, какое он зло. Следить, чтоб я
с голоду не сдох, в яму не упал, даже кредит чтоб смог выплатить.
Злом он от этого быть ни разу не перестает. Разница лишь в том, как
именно я буду говорить: громко вопить на площади — или тихо нудеть
на лавочке.
Хуторяне, говорите? Хутор — в студию! Посмотрел бы я, как он
устроен, тот хутор. Какие такие бахчи и свинофермы его кормят.
Откуда в нем свет берется, газ, вода горячая; кто забор подновляет,
и кто с ружжом вокруг ходит, чтоб воры не лазили. Врать-то себе не
надо, а?!
Офисный планктон кичится самодостаточностью. Это полная фикция.
Большинство товаров и услуг, которые предлагаются на российском
внутреннем рынке, не стоят тех денег, которых за них просят. То,
что транзакции все-таки происходят, имеет всего две причины:
нефтяные деньги и неконкурентный рынок. Причем второе имеет
причиной не столько даже «политику власти» (хотя и ее тоже),
сколько нежелание и неспособность безвозрастных офисных пенсионеров
бороться за возможность конкурировать друг с другом.
Всеобщее высшее образование, о котором в СССР и мечтать не могли,
за последние двадцать лет безо всякого напряжения вдруг стало
реальностью. Откуда счастье привалило? Понятно откуда: диплом о
высшем образовании — не столько квалификация, сколько индульгенция
от труда. Опять же «государство должно»: в данном случае — создать
дипломоносцам вакансии. А также завезти таджиков по списку
освободившихся чернорабочих позиций: надо ведь кому-то улицы мести,
не экономистам же с юристами?!
Рабочие сегодня — это тоже никакие не рабочие. Это жертвы
индустриализации, бедненькие. То, что они работают на заводах,
которые производят продукцию исключительно на склад и на свалку —
это проблемы злых чиновников, которые, сволочь такая, с инновациями
не подсуетились. Простого человека, альфу и омегу этой пенсионной
миросистемы, такие нюансы вообще волновать не должны. Это
государство должно.
Отличие дееспособного гражданина от пенсионера, по сути, только
одно. «Государство должно» — это говорит пенсионер. Гражданин же —
коль скоро у нас демократия, а не что-то там еще — говорит
«государство — это и я тоже». Значит — это и я должен. Сказать
«государство врет и ворует» — значит сказать «это и я вру и ворую».
И не потому, что «меня заставляют», а потому, что я ничего не
сделал, чтобы это было иначе.
Именно об этом президент Медведев встречается с разного рода
«честными и приличными людьми». Которые годами сидели на лавочках и
демонстрировали всем себя в качестве живых моральных эталонов.
Легендируя позу недеяния универсальной отмазкой: «нам не дают»,
«нас не пускают» и «нас не слушают». Дают. Пускают. Слушают.
Говорите! Откуда вдруг тишина?!
Источник
Добавить комментарий